Выходит «Нью-Йорк, Нью-Йорк» сценариста «Быть Джоном Малковичем» Чарли Кауфмана — автобиографические переживания, которые будут интересны только тем, кто хочет покопаться в голове драматурга.

Когда после поставленного по сценарию Чарли Кауфмана «Вечного сияния страсти» вышла «Наука сна» Мишеля Гондри, почти в едином порыве все принялись неодобрительно покачивать головами и если не говорить, то думать про себя, что Гондри, конечно, хорош, но без замороченного заумного сценария Кауфмана оказался способен не более чем на симпатичный киномузыкальный клип. Теперь ситуация обратная: «Нью-Йорк, Нью-Йорк» должен был снимать другой постоянный подельник Кауфмана Спайк Джоунз («Адаптация», «Быть Джоном Малковичем»), но Джоунз выбыл из проекта, и Кауфману пришлось впервые самому делать фильм по собственному сюжету.

А результат продемонстрировал, что режиссеры помогали сценаристу не меньше, чем он им.

Драматург Кейден Котард (Филип Сеймур Хоффман) стареет со всеми вытекающими последствиями: из газетных статей в глаза ему бросаются одни некрологи, он с интересом ковыряется в кале и ходит по докторам, которые, вместо того чтобы успокоительно похлопать по плечу, юлят и отсылают Котарда к коллегам. И вот в тот момент, когда Котард окончательно утверждается в том, что он не жилец, а одуревшая от мужского нытья жена (Кэтрин Киннер) сбегает в Берлин, на писателя сваливается признание в виде литературной премии с соответствующим материальным подкреплением. Смерть откладывается на неопределенный срок, потому как перед сошествием в могилу требуется наполнить жизнь смыслом и поставить грандиозный спектакль.

Все вышеизложенное – лишь завязка, а то, что происходит потом, не поддается изложению.

Можно лишь со всей ответственностью заявить: фильмы Линча по сравнению с «Нью-Йорком» просты и внятны, как учебник для первого класса. Реальность, мечты, бессознательное, страхи и видения сплетаются в невообразимый клубок, а действие скачет через годы, лишь из мимолетного комментария проходного персонажа мы узнаем, что четырехлетней дочери героя Хоффмана уже исполнилось одиннадцать. И не забудьте, что поверх этого безумия накладывается театр: Кейден ставит свое жизнеописание, отстраивая целый город декораций и нанимая актеров, играющих его окружение. Потом появляются актеры, играющие этих актеров, каждое событие из жизни сценариста тут же переносится на подмостки, а сам спектакль – в обратную сторону – начинает влиять на действительность.

На Каннском фестивале «Нью-Йорк, Нью-Йорк» приняли довольно прохладно, зато американская пресса, наоборот, заходится в похвалах:

Роджер Эберт поставил фильму максимальные четыре звезды и рекомендовал зрителям смотреть его не менее чем дважды. Оно и понятно, с одной стороны, картина Кауфмана – очевидно, отчасти автобиографическая, чудовищно тягомотная неразбериха, тонущая в повторах и переигрываниях и заставляющая чувствовать смесь скуки и раздражения, которые обычно сопутствуют прослушиванию обстоятельного рассказа о чужом сне. Но если те же, по сути, выверты и самокопания запросто прощаются кинематографическому визионеру Дэвиду Линчу, то режиссерская проблема сценариста Кауфмана заключается в том, что бессвязная интеллектуальная чехарда с подмигиванием Прусту в его руках так и остается трудночитаемым текстом.

Впрочем, с другой стороны, ясна и природа панегириков: в «Нью-Йорке» немало по-кауфмановски гениальных находок, и, даже если это далеко не лучшая картина сценариста, воспринимать ее следует как своеобразный аттракцион. До неприличия личный фильм, в котором драматург отчитывается перед зрителем, как перед психотерапевтом, позволяет на два часа поселиться в его мозгу и – да, побыть Чарли Кауфманом.